Нет места для грусти

— Бодибилдинг, восточные единоборства, разработка методик самоисцеления, очищения организма, телостроения и голодания, дайвинг, парапланеризм, многочисленные путешествия и т.д. И это все — характеристика одного человека! Как вы «дошли до жизни такой»?

— Вообще-то, все началось еще в раннем детстве. Сам я из Ужгорода (Закарпатье). Но назвать себя городским не могу, потому что жил я в районе Доманынци (это село, которое впоследствии было присоединено к Ужгороду). Так что вырос я на окраине города, в изумительно красивом месте: в десяти минутах ходьбы, через поле, — живописная горная речка (Уж), а за речкой — необозримые просторы Карпат. Богатейшая флора и фауна: естественно, я безумно влюбился во все это многообразие. С этими местами связан и первый экстрим: как-то раз я с моим другом детства заблудился, и когда мы осознали этот факт, то дико обрадовались — начали петь, кричать: «Ура! Мы заблудились!». Было мне тогда восемь лет.

А с девяти лет началось мое изучение медицины. Началось благодаря одной девочке, которая сказала: «Голтис! Ты такой худой, как скелет!». У меня подкатил к горлу комок обиды, и я захотел стать «толстым» (у нас в школе было «три толстяка», и я смотрел на них с завистью, думая: «Какие счастливые люди! Я тоже хочу быть таким!»). И вот с тех пор, понимая, что для того, чтобы изменить себя, нужно хорошо знать физиологию, анатомию, биохимию, я начал сознательно изучать эти дисциплины — вплоть до того, что на всех уроках (за исключением уроков географии, истории, которые я любил) я читал только книжки по анатомии.

Тогда же были сделаны и первые шаги в телостроении, то есть уже тогда я понимал, что тело — это инструмент, который нам дан небом для того, чтобы познавать этот мир, и оно должно быть в гармонии с этим миром. Я начал подтягиваться, бегать, благо, в нашем лесу условия для всего этого были просто замечательные. У нас в Карпатах даже есть место, которое я называл «страной лиан». Вот в этой стране я, можно сказать, и вырос — прыгал, как Маугли, с лианы на лиану, делал с друзьями «тарзанки» (кстати, в этом месте еще росли высокие — метра по три — кусты, оплетенные плющом, которые часто спасали нам жизнь, когда мы с лиан срывались).

А восточными единоборствами я также начал заниматься с девяти лет. Тогда, в советское время, все это было подпольно. Поэтому начинал я заниматься по чешским книгам — читал со словарем, переводил. Изучал школы Сан-Фоногриндо, Киокушинкай, Шотокан, Тайцзи-цюань и др. Собственно говоря, телостроение было как бы второстепенным занятием. Первым, которому я, можно сказать, фанатично отдавал себя, было именно изучение восточных единоборств. Мотив был единственный — мне просто нравилась красота движений, и я понимал, что, поскольку тело — это, прежде всего, движение, движения должны быть красивыми. Я любил подражать птицам, животным, движениям ветра, воды, сам придумывал танцы и танцевал, имитируя явления природы или, например, полеты птиц.

К 18 годам я ошибочно считал себя человеком, уже что-то знающим в восточных единоборствах, но когда — во время службы в армии — повстречал настоящего мастера (школы Мисю-дзю рю — уникальной школы) — понял, что вообще ничего не знаю. Этот человек, который тоже с детства фанатично занимался восточными единоборствами, изучал различные школы, услышав о школе Мисю-дзю рю (а в мире есть всего мастеров 50 этой школы), специально поступил в Институт международных отношений и закончил его, чтобы попасть на Восток, и попав туда, разузнал, где есть эти мастера, отправился на один из островов Индонезии и там обучался у мастера на протяжении восьми лет (на то время, когда я его узнал, у него был уже четвертый дан). Этот человек перевернул все мое осознание действительности в восточных единоборствах, за что я ему безгранично благодарен. И именно благодаря тем знаниям и умениям, которые он мне преподнес, я смог достичь неплохих результатов. Естественно, во времена Советского Союза на все чемпионаты приходилось выезжать неофициально (соревнования на титул чемпиона Азии проходили в Малайзии).

— Каким образом все-таки советский человек мог попасть на эти чемпионаты (как, впрочем, и на конкурс «Mister Apollo Europe», победителем которого вы стали в 16-летнем возрасте)?

— В Малайзию — через Казахстан. А на «Мистер Аполлон Европа» (это соревнования для юниоров — своего рода конкурс красоты, где учитывалась и хореография, а не только достижения в бодибилдинге) — через Чехословакию. Именно там, в Карловых Варах, я познакомился с человеком, который предложил мне участвовать в этих соревнованиях (в 1976 году они проходили в Барселоне). Дело в том, что рядом с Ужгородом в лесу проходила граница с Чехословакией (и мы даже часто грибы собирали на чехословацкой стороне).

— А путешественником вы также мечтали стать с детства?

— Да. Как я уже сказал, я безумно люблю природу, и именно поэтому мне всегда хотелось путешествовать, находить какие-то неизвестные мне виды цветов, попадать в пещеры и т.п.

Первое — можно сказать, самое экстремальное — путешествие мы с другом детства совершили в девятилетнем возрасте: соорудили плот (шесть резиновых камер от «Камаза», сверху — настил, на нем — шалаш) и отправились по речке Днестр вниз по течению. Родителям сказали, что очень хотим поехать в пионерский лагерь, а в пионерском лагере я оставил письмо: «Мама! Извини, пришлось обмануть, зная, что иначе ты не отпустила бы. Ты не беспокойся, мы плывем по речке». Мы хотели спуститься по Днестру в Черное море, но в Молдавии нас «прихватила» милиция.

— От родителей досталось?

— Да. Но тяги к путешествиям это не отбило. И после этого я часто организовывал трех-четырехдневные походы в горы. У меня было очень много друзей-единомышленников, которые в любой момент (даже ночью) готовы были сорваться с места, сесть на последнюю электричку или товарный поезд и отправиться в путешествие. Причем отправиться налегке, буквально без ничего — чтобы жечь костры, строить шалаши, забираться в глухие лесные заросли, в пещеры. Мы находили места, где, как нам казалось, не ступала нога человека (в Карпатах, к счастью, и сейчас еще есть такие места).

Ну а после армии, как только появилась первая материальная возможность, захотелось отправиться в более «серьезные» горы. Естественно, мы читали и знали о Кавказе, Памире, Тянь-Шане, Гималаях, и эти горы манили с детства, хотелось углубиться в этот мир, который не всем доступен — если нет определенной физической подготовки, определенных знаний.

— Стремление покорять — откуда это?

— Как такового стремления покорять у меня никогда не было. Более того, я четко осознаю: чтобы достичь какой-то цели (пройти пустыню или взобраться на вершину), это желание должно отсутствовать. Даже если ты достиг какого-то определенного уровня в самосовершенствовании, очень важно ни в коем случае не демонстрировать личную силу (как внутреннюю, так и физическую). «Покорять» — предполагает вызов природе, а мы всего лишь люди, природа сильнее нас однозначно. У меня всегда присутствовало лишь желание соприкоснуться с тем или иным творением природы, постичь законы, по которым живет, например, горная вершина или пустыня. Единственный мотив попасть в подобные места — это просто интерес и любовь к этому миру. А кроме того, неизвестность всегда влечет. Команду «Equites» в большей степени воспринимают как экстремалов, но, на самом деле, те физические данные, которыми мы обладаем, и наши умения — это только метод для того, чтобы доходить до тех мест, где не ступала нога человека. И основная наша цель — поделиться увиденным. То есть, мы хотим создавать фильмы, которые проповедовали бы красоту и гармонию этого мира (ведь он настолько прекрасен, что не может оставить равнодушным ни одно сердце).

— Вас называют специалистом по выживанию в экстремальных ситуациях. А как бы вы сформулировали само понятие «экстремальная ситуация» (ведь, в каком-то смысле, и наших пенсионеров, умудряющихся выживать на две-три гривни в день, можно назвать экстремалами)?

— Я считаю, что те ситуации, в которые люди попадают сознательно, не являются экстремальными. Пенсионеры, действительно, очень часто находятся в более экстремальных условиях, чем мы. Экстрим для меня — это непредвиденная опасность (то есть должен отсутствовать элемент сознательного выбора). А когда ты, допустим, знаешь, что можешь пронырнуть подо льдом из лунки в лунку 100 метров (что находится на грани физических возможностей человека), то подобный заплыв на 35—40 метров [это было проделано в ходе одной из акций команды «Equites». — М.М.] уже не является экстремальным. Но наши акции — это даже не шоу, это — возможность поделиться знанием о человеческих возможностях. Хотя, с другой стороны, так как мы всего лишь люди, и на 100 % никогда не сможем дать гарантии, что все случится так, а не иначе, в какой-то степени это все-таки экстрим.

— А какие экстремальные ситуации из тех, что вам довелось пережить, запомнились больше всего? Я имею в виду ситуации, когда возникает ощущение, что находишься на грани смерти.

— У меня часто возникало такое ощущение. Например, в иранской тюрьме, куда я попал за шпионаж и был приговорен к смертной казни.

Дело было так: мы снимали на территории Ирана фильм о природе. Поскольку в то время как раз имел место конфликт между Ираном и Афганистаном, мы стремились к тому, чтобы в объектив не попадала военная техника (тем более, что это нарушило бы гармонию фильма). Но случайно при панорамной съемке были засняты три военных объекта: участок моста, высоковольтных проводов и железная дорога (в Иране — как в СССР в 30-е годы — все рукотворные объекты считаются военными). И даже только за то, что я скрыл, что у меня есть камера, полагалось отсидеть десять лет. Тогда я действительно почувствовал свою беспомощность и бессилие, потому что из этой ситуации выхода не видел. Даже если бы речь шла не о смертном приговоре, а о десяти годах заключения, то для меня с моим свободолюбием это было бы смерти подобно. Представители некоторых латиноамериканских племен, которые в свое время хотели покорить испанские конкистадоры, умирали в неволе через несколько недель. Так вот, я чувствовал себя братом этих индейцев и понимал, что через месяц-два в заключении…

— На одной из пресс-конференций, рассказывая об этом случае, вы упомянули, что освободиться удалось только благодаря собственной открытости. А как все-таки это произошло?

— Когда я уже потерял всякую надежду и смирился с судьбой, мне приснился сон, точнее, во сне пришли слова, которые я должен был говорить, — целая беседа. И когда я проснулся, я понял, что, действительно, это те единственно возможные слова, которые идут из самого сердца — слова, способные воспламенить в каждом человеке (независимо от его вероисповедания, цвета кожи, национальных особенностей) те частицы света, которые есть в каждом из нас и нас всех объединяют. Мною занимался местный «КГБ». И на допросе (во время которого мне пришлось стоять на коленях лицом к стене, с завязанными глазами — там такие обычаи) моя речь их просто растрогала: после того, как я закончил говорить, последовала долгая пауза, а затем они сказали: ты не поверишь, но ты свободен. Мне даже отдали все вещи, за исключением фильма.

Еще в одной действительно экстремальной ситуации мне довелось побывать в Афганистане. Произошло это в последние месяцы моей службы в армии. Служил я в Липецке, а в Афганистан наш взвод «забросили» на три недели для выполнения нескольких заданий.

И вот однажды, когда мы, совершенно расслабленные, шли по горной дороге, из-за скалы появился взвод «духов». Взвели курки. И если бы у кого-то дрогнул нерв, то… Я, как командир отделения, стоял первым и просто встретился взглядом с главарем их группировки. И почувствовал, что они такие же люди, как мы (там были не только мужчины, но и пятнадцатилетние ребята). И я понял, что просто не смогу выстрелить. Все замерли, и, я не знаю, просто какое-то чудо произошло в атмосфере, на небесах — никто не выстрелил. Это что-то неимоверное, я часто вспоминаю этот момент: когда я всмотрелся им всем в глаза, то просто почувствовал любовь к этим людям. И у меня первого на лице появилась улыбка, которая разрядила ситуацию. Разошлись мирно. Более того, чуть ли не обнимались…

— Но ведь вы еще пережили серьезную травму — перелом шейного позвонка. Как это случилось?

— Произошло это совершенно банально. Однажды весной, на рассвете, я шел со своей собачкой на прогулку в лес, в Карпаты. Мы проходили через подвесной мост над горной речкой, вышедшей из берегов. И неожиданно, когда мы были на середине моста (очень узкого и раскачивавшегося от движения), собачка упала в воду. Я прыгнул за ней, чтобы спасти ее. Прыгнул на ноги, но не заметил бревно, которое несла вода, ударился и поломал позвоночник. Но благодаря знаниям по работе с внутренней силой, знаниям о свойствах трав, восстановил себя очень быстро. В подобных случаях (потом был созван консилиум врачей, профессоров), когда речь идет о переломе четвертого шейного позвонка, выживают немногие, и этим немногим для полной реабилитации необходим как минимум год. Я восстановился полностью за три недели. В последствии, в 1988—1989 г.г., эта методика была мною использована для реабилитации детишек здесь, в Киеве, в школе-интернате для детей с нарушениями опорно-двигательного аппарата. Результаты были фантастическими — дети очень быстро восстанавливались. То есть этот перелом был очередным этапом в моей жизни, благодаря которому я понял, что своими знаниями по реабилитации должен поделиться с людьми.

— Понятно, что каждая экстремальная ситуация по-своему уникальна. Но все-таки, существует ли некий универсальный рецепт выживания в подобных ситуациях, быть может, формула Голтиса?

— Да, нечто общее существует. Прежде всего, куда бы ты ни попал, что бы с тобой ни случилось, должна быть вера в то, что ты не один. Действительно, есть какая-то сила, которая хочет, чтобы ты выжил. Понятно, что у каждого есть свой ангел-хранитель, но даже те же инстинкты самосохранения — это та сила, которая оберегает нас всегда. Самое главное — не растеряться в той или иной ситуации. А кроме того, должны быть, естественно, определенные знания. Например, о том, что без воды человек может выжить, по крайней мере девять- десять дней (для того, чтобы подтвердить это, я сам голодал без воды на протяжении четырнадцати дней). Конечно, если медики утверждают, что на второй-третий день без воды человек умирает, то в экстремальных условиях само осознание этого факта убьет человека (хотя он не использует для выживания и сотой доли своих резервов). Другое дело — если он будет знать о настоящих потенциальных возможностях человеческого организма. А если нет этих знаний, то, естественно, в той или иной экстремальной ситуации энергия страха убьет тебя. Но, например, если человек, попавший в ситуацию казалось бы безвыходную, будет знать, что когда-то кто-то прошел пустыню Калахари, где самые ужасные условия для выживания, то сопоставив…

— То есть главное — вера в свои возможности?

— Да, вера в свои возможности — духовные и физиологические. C этой верой можно выбраться из любой ситуации.

— Но преимущество вы все-таки отдаете физическому самосовершенствованию?

— Нет, на первое место я все-таки ставлю внутреннюю силу, дух. Например, есть очень много фактов, когда профессиональные пловцы, попав в кораблекрушение, из-за страха погибали в течение пяти-десяти минут, а те люди, которые практически не умели плавать, но обладали сильным духом и желанием выжить, держались на воде день- два, и их спасали.

— Вы являетесь автором методик правильного питания, голодания и т.д. А зачем все это современному городскому жителю, который, скажем откровенно, не особенно склонен заниматься самосовершенствованием?

— Мне, прежде всего, хочется поделиться со всеми людьми знаниями о том, как не болеть, как вылечить любое заболевание, как направить годы вспять, как чувствовать себя в восемьдесят лет двадцатилетним. И это возможно. У меня, например, было даже две ученицы-бабушки (78 и 82 лет), которые, начав заниматься в столь преклонном возрасте, смогли направить годы вспять и через два-три года занятий они выглядели на тридцать лет моложе. Это возможно — благодаря определенным физиологическим знаниям о том, как можно «воспламенить» ферментативно-гормональные центры, жизненно важные точки, энергетические клубки, которые «потухли» и заблокированы от восприятия силы саморегуляции. Я убежден в том, что старость как таковая — это понятие неправильное. Нет старости. Старость — где-то в подсознании. Мы просто каждый день кодируем себя: вот, мол, мне уже столько лет… [Глядя на Голтиса, которому по паспорту — но только по паспорту — уже сорок, невольно убеждаешься в том, что его методики «работают». — М.М. ].

— А когда и как возникла мысль о путешествии в Африку?

— Еще в детстве. Тогда же у меня возникло желание создать свою команду наподобие команды Кусто, чтобы поделиться с окружающими красотой этого мира — через фильмы, через книги, через фотоальбомы, через поэзию, через песни.

И вот, в 1986 году, я познакомился с Сашей Комаровым. Я тогда работал в Институте иностранных языков, в научно-исследовательском секторе, где разрабатывали тренажеры и одновременно проводили занятия — по телостроению, по реабилитации. Как-то раз ко мне в зал пришел Саша (у него, кстати, изначально были хорошие данные), и мы поняли, что одинаково чувствуем и видим этот мир, что мы — единомышленники. Начали путешествовать вместе. Благодаря Саше я познакомился с его другом — Костей Могильником, и тогда радость от созерцания этого мира мы начали делить уже на троих. Со временем осознали, что мы — единая команда, и такой командой, в принципе, можно свершать небывалые задачи. Для меня ощущение единой команды — очень важный фактор. Во время моих путешествий в одиночку, когда приходилось видеть какое-либо потрясающее своей красотой явление природы и рядом не было кого- либо, с кем я мог бы этой красотой поделиться, я чувствовал, что как бы сгораю внутри…

— На вопрос «Почему Африка?» вам уже неоднократно приходилось отвечать во время пресс-конференций команды «Equites»? А чего вы ждете от путешествия на Черный континент?

— Прежде всего, мы ждем от Африки новых впечатлений. Мы надеемся, что сможем преподнести нашим соотечественникам много интересных фильмов — и поэтических, которые будут воспевать красоту этого мира, и информационных, и этнографических. Мы знаем места на африканском континенте, где есть следы древних цивилизаций, и непременно туда попадем.

С самого детства я всегда любил приключенческие фильмы (а у некоторых из моих друзей даже клички были как у героев фильма «Чингачгук, Большой Змей»), и если я знал, что по телевизору идет какой-то приключенческий фильм, то, где бы ни находился, я срывался и бежал домой, чтобы этот фильм посмотреть. Поставив себя на место тех ребят или взрослых, которые любят фильмы о приключениях, вынужден признать, что сейчас, к сожалению, очень мало таких фильмов (на экранах — одни боевики, сплошное насилие). Хотелось бы этот пробел восполнить.

— Вообще-то в детстве многие любят фильмы о приключениях, мечтают стать известными путешественниками и т.п., но, вырастая, эти свои детские мечты забывают. А на основании ваших рассказов создается впечатление, что вы до сих пор сохранили детское, непосредственное восприятие мира. Это так?

— Да, я действительно считаю себя большим ребенком, и этого у меня не отнять, потому что как я воспринимал этот мир в 15— 16 лет, так воспринимаю его и сейчас: так же радуюсь, бегаю, прыгаю, кувыркаюсь, кричу, пою вместе с птицами. Наверно, только человек, который безумно любит этот мир и потерян в пространстве и времени, может понять меня по-настоящему. Мне очень часто задают один вопрос: Голтис, как же так, когда тебя ни спросишь, у тебя все хорошо? Как так может быть? На самом деле это настолько просто! Как можно грустить, если вокруг, куда ни посмотришь, — такой прекрасный мир, такие люди (ведь каждый человек — это находка, это просто сокровище). Общение с людьми, звезды на небе… Для депрессии или грусти просто нет места.